Anekdot.me:Библиотека/10 главных героев анекдотов
10 главных героев анекдотов
Это творение притаилось в нашей библиотеке, а взято оно было здесь
Вместе с ведущими социологами, филологами и культурологами «Русский репортер» проанализировал десять самых любимых героев русских анекдотов. В эту десятку мы сознательно не включили художественные персонажи вроде Штирлица или Чапаева. Нам были интересны социальные роли и их отражение в российском фольклоре, а также их будущее. Можно предположить, что анекдотический чукча постепенно вытеснится молдаванином, а Вовочка успешно переживет любые перемены.
Если нарисовать собирательный портрет нашего соотечественника, опираясь на сюжеты анекдотов, картина получится страшненькая: диссидент, садист, антисемит… Но нам самим от этого не страшно — нам смешно.
«Зачем люди рассказывают анекдоты?» — спросили мы радиоведущего и шоумена Романа Трахтенберга, который считается одним из лучших знатоков российского анекдота. Кстати, он не только автор скабрезных острот, но и вполне академический кандидат культурологии.
Ответ был вполне философским, кандидат культурологических наук Р. Л. Трахтенберг не мог позволить себе шуточек на такую серьезную тему: «Анекдот нас чему-то учит, причем очень простым вещам. И делает это нескучно». Примерно так действовали первые проповедники — иудеи, христиане и прочие. Посредством короткой и забавной истории религиозная мудрость передавалась быстрее и запоминалась лучше.
От аристократии до подполья[править]
Слово «анекдот» вошло в русский язык в начале XIX века. Так называлась достоверная история из жизни какого-нибудь исторического персонажа — развлечение для богатых и умных, придающее остроту светской беседе. К началу ХХ века анекдот от аристократии перекочевал к мещанскому сословию со всеми вытекающими последствиями — в нем появились пошлость, плоский юмор и грубость. Порядочные люди уже воспринимали анекдот как откровенно дурной тон.
Потом пришла советская власть, у которой с чувством юмора были проблемы. «Любой анекдот воспринимался как хотя бы частично антисоветский. Даже если это был анекдот о супружеской измене, все равно он нарушал официальные стереотипы — ну, скажем, образцовой советской семьи», — считает старший научный сотрудник Института русского языка РАН Елена Шмелева, много лет занимавшаяся теорией анекдота.
Чтобы рассказать анекдот, требовалось определенное гражданское мужество. И это мужество единодушно проявила вся страна. Если бы в те времена кому-то пришло в голову составить нечто вроде негласного кодекса поведения советского человека, то вторым пунктом в него вошла бы почетная обязанность рассказывать анекдоты. А пунктом первым значилась бы вера в идеалы партии.
Потом советская власть рухнула. А шутки остались. «Анекдот очень сильно воздействовал на речевую культуру перестройки, — считает Елена Шмелева. — Реакцией на суконный советский язык стал повальный стеб на телевидении и в журналистике. Даже обычный разговор между людьми сейчас уже принято вести так, что не очень понятно, смеется человек или говорит серьезно».
Анекдот получил статус классики, достойной повседневного цитирования. Загляните в газеты и вы увидите заголовки типа «А глаза такие добрые-добрые», «Бедненько, но чистенько». А парламентарии могут обратиться к коллегам с воззванием вроде «Ну ты или крест сними, или трусы надень».
Сколько женщин изменяет мужьям[править]
Что же отражает анекдот? Можно, конечно, в духе дедушки Фрейда заявить, что таким образом люди выплескивают свои истинные желания и потребности. Но специалистам это кажется вульгарным. Елена Шмелева пожаловалась нам, что недавно наткнулась на свежую диссертацию, в которой на основе статистики делался глубокомысленный вывод о безнравственности россиянок: 80% всех анекдотов о семье посвящены ситуации муж — жена — любовник, а, следовательно, 80% россиянок изменяет своим мужьям. К сожалению, автор не подсчитал процентное содержание других анекдотических сюжетов. Тогда бы получилось, что у нас «запорожцы» ежедневно врезаются в «мерседесы», а мечта каждого школьника — изнасиловать учительницу. «Когда я слышу такие высказывания, — признается Елена Шмелева, — мне становится как-то неловко. Это само по себе анекдотичная логика».
Похоже, вульгарная социология ничего не объясняет. «Между жизнью и анекдотом огромная разница, — говорит Александр Белоусов, доцент Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. — Анекдот ощущается как аномалия, отклонение от нормы. Если вы видите какую-то глупость, например в начальнике, это нормально. Но анекдот смешной только тогда, когда это неожиданно. Смешение анекдота и жизни невозможно. Чем больше между ними разница, тем больше вероятность того, что анекдот будет жить и развиваться».
Похоже, анекдот вовсе не глас народа, задушенный официальной цензурой, и даже не зеркало загадочной русской души. Это, скорее, возможность поиграть с реальностью. «Анекдот — это комедия дель арте, — считает Трахтенберг. — Там есть конкретные персонажи, которые работают в конкретных ситуациях: Пьеро, Арлекин, Коломбина. У нас то же самое: новый русский — он богатый и тупой, не понимает, что можно по-другому; еврей — жадный и хитрый, чукча — простодушный и невежественный. Ну и так далее».
Анекдот берет реальных персонажей и разыгрывает с ними нереальную сценку. Если анекдотические Пьеро и Арлекин, то есть «крутой на “мерсе”» и «щуплый чувак на “запоре”», столкнутся в жизни, история выйдет совсем другая. И мы все это отлично понимаем. Мы как бы договорились между собой, мы знаем тайный язык смешного. Это универсальное чувство локтя делает анекдот бессмертным. По крайней мере, в нашей стране. «Анекдоты вообще рассказывают исключительно с целью установления контакта, определенного рода интимности, — считает Елена Шмелева. — С советских времен тянется эта традиция: вот мы-то с тобой можем друг другу рассказать анекдот, я тебе доверяю».
«На Западе просто сходят с ума от наших анекдотов…»[править]
Анекдот — жанр вполне международный. Если Россия и родина слонов, то вовсе не родина анекдотов. Однако западные специалисты-филологи перед русским анекдотом снимают шляпу. Их излюбленная тема: русский анекдот — это уникальное явление, не имеющее аналогов в природе и напрямую отражающее таинственную русскую ментальность.
Русские филологи осторожнее в выводах. Вот что говорит доцент Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ Александра Архипова: «Да, они на Западе просто с ума сходят от наших анекдотов. Считают, что это нечто свойственное только русским и больше никому. Но я всю жизнь занимаюсь историей анекдота и думаю, что это только реакция на тоталитарное давление режима, но не собственно русское явление. Так бы среагировал любой народ, оказавшись в такой ситуации». История, однако, не знает, что такое «если». Поэтому гордиться собственными анекдотами у нас есть все основания. Как Пушкин, балет и Юрий Гагарин, это — наше все.
Десятка главных героев[править]
Глава государства[править]
Эволюция. Анекдоты про государственных лидеров рассказывали еще с библейских времен. Первое лицо становится героем анекдота почти автоматически. Этот человек известен всем, он всем интересен и при этом бороться с ним другими методами довольно рискованно. Ни один из советских вождей не избежал попадания в анекдоты.
Образ. Ленин — картавый карлик, имеющий милую привычку закладывать пальцы за жилет и говорить «батенька», совсем как в фильме «Ленин в октябре».
Образ Сталина в народном сознании раздвоился. «Анекдоты о Сталине отчетливо делятся на две части: довоенную и послевоенную. В довоенных — это чудовище, безнадежно отрицательный персонаж. В послевоенных это фактически Петр Первый в том виде, в каком он остался в народной памяти: строгий, но справедливый. Сталинский цикл после войны почти полностью повторяет сюжеты о Петре», — рассказывает Александра Архипова.
Хрущев в анекдотах — простоватый мечтатель. Брежнев — старый маразматик. Горбачев — наивный и пафосный дурачок. Ельцин — славный алкоголик с замашками провинциального барина.
Фигура Путина тяжело далась русскому анекдотическому сознанию. Доброго батюшки из него как-то не получилось. Да и вообще, непросто рассказывать анекдоты о человеке, который строго соблюдает офисный стиль и членораздельно произносит все буквы русского алфавита.
«Про Ельцина рассказывали добрые и смешные анекдоты. А про Путина — интонация сменилась. Анекдоты злые, с подковыркой. Они все завязаны на политике», — считает Роман Трахтенберг.
«О Путине, — говорит Александра Архипова, — сейчас рассказывают примерно такие же анекдоты, какие рассказывали о Сталине и Петре Первом. Можно сказать, что образ сурового, но справедливого самодержца сложился в русском сознании именно из этих трех фигур: Петр Первый, Сталин, Путин».
В архиве Архиповой хранится 147 анекдотических сюжетов о Путине. Это существенно больше, нежели о Горбачеве и Ельцине. Возможно, это связано с тем, что критиковать Путина более «официальными» средствами не так просто.
Закинули удочки, Путин сосредоточенно смотрит на поплавок.
Буша атакуют комары. Он шлепает себя то по щеке, то по лбу, то по шее, весь исчесался.
Смотрит на Путина — а тот спокойно следит за поплавком.
— Вольдемар, а почьему фас нэ кусают?
— Меня нельзя.
Тенденции. Сегодня на очереди следующая непростая задача — Медведев. Дмитрий Вернер, создатель сайта «Анекдоты. Ру», считает, что образ Медведева пока не сложился: «Обыгрывается в основном тема “второго”».
Среди немногих качеств, благодаря которым нынешний президент попал в анекдоты, «медвежья» фамилия и небольшой рост.
— Когда я был маленьким…
Вдруг его прерывает чей-то голос:
— А ты и щас маленький!
«Пока анекдоты цепляются лишь за что-то внешнее. Каков в дальнейшем будет анекдотический имидж президента, зависит от самого Медведева», — считает Дмитрий Вернер.
Вовочка[править]
Эволюция. По мнению Александры Архиповой, анекдоты про Вовочку обязаны своей популярностью рассказам о детстве Ленина. Фактически Вовочка и есть замаскированный Ленин. Первые образцы цикла про Вовочку появились сразу после революции. Впрочем, харизматический мальчик был тогда несколько другим — эдакий российский бойскаут, бодрый пионер. Как считает Архипова, только после Отечественной войны у детей появилось детство в нашем понимании.
Образ. Вовочка поражает взрослых своим наивно-циничным отношением к жизни — эдакий русский Бивис и Батхед. Главные его антагонисты — возвышенно-пафосные учителя и родители, которые боятся слова «член» и настаивают на том, что детей приносит аист.
Тенденции. «Серия про Вовочку живет и побеждает, — считает Дмитрий Вернер. — Количество анекдотов про него не сокращается. Характер Вовочки, его психологический портрет не меняются — меняется только антураж». Вот, например, реакция на легализацию однополых браков.
— Вовочка, иди домой!
Вовочка голову поднимает и говорит:
— Сейчас, мам.
— Да я не мама, я папа.
— Ну кто ж вас, п$#иков, разберет.
Что бы ни происходило в мире, Вовочка найдет, что сказать.
Гаишник[править]
Эволюция. «Меняются профессии, которые вы не любите, — говорит Александр Белоусов. — Раньше был сантехник. Сейчас про них почти не рассказывают. Неинтересно. Сантехники стали нормальные. Зато появился гаишник. Анекдоты — это способ самоутверждения».
Образ. Как сказала по поводу гаишника Александра Архипова, «вопрос не в том, почему кто-то попал в герои анекдота, куда важнее понять, что нужно совершить, чтобы к тебе прилипли традиционные сюжеты». Ответ напрашивается сам: нужно уж очень надоесть добрым людям.
Гаишники именно это и сделали. Это все та же психотерапия: если врага нельзя победить в жизни, это можно сделать в анекдоте.
Тенденции. Предположим, что случилось чудо: сотрудники госавтоинспекции стали вежливыми и законопослушными. Отразится ли это в анекдотах? Возможно, место гаишника займет, например, налоговый инспектор или риэлтор.
Но произойдет это не сразу. Анекдот очень медленно реагирует на изменения. Ведь ГАИ уже давно не существует, ведомство было переименовано в ГИБДД, а с недавних пор — в Департамент обеспечения безопасности дорожного движения. Но, как отмечает Дмитрий Вернер, гаишник в анекдотах остался гаишником, а «гибедедешник» вообще не прижился: была попытка образовать от них «гиббонов», но она тоже оказалась неудачной.
Теща[править]
Эволюция. Анекдоты про тещу стали сочинять еще со второй половины XIX века. «Откуда она появилась, по большому счету непонятно, — признается Александра Архипова. — Традиционно проблемы возникали со свекровью, а не с тещей». Единственное объяснение, которое приходит в голову исследователям, состоит в том, что теща — это народная форма феминизма, способ женского самоутверждения, альтернативный традиционному подавлению жены со стороны свекрови. То есть в анекдотах про тещу женщины всего мира говорят: «Вот вам, мужики! И на вас найдется управа!»
Образ. Теща плохая, злая, глупая, противная. Это один из немногих вполне конвертируемых сюжетов, понятный на любом языке и для любых социальных групп. Александр Белоусов рассказал нам, что у одного американского фантаста есть рассказ о встрече с инопланетянами. От того, поймут ли жители разных миров друг друга, зависит будущее человечества. Так вот, земляне и космические пришельцы нашли общий язык в анекдотах про тещу.
Интересно, что начали тему женщины, а теперь рассказывают про тещу именно мужчины.
Тенденции. Теща — это вечное. Думается, эти анекдоты не исчезнут, даже когда будет решен квартирный вопрос и зятья смогут избавиться от постоянного общения с родителями супруги. Пока что классические анекдоты про тещу остаются, в них лишь добавляются технологические реалии:
Чукча[править]
Эволюция. «С приходом советской власти произошло резкое перемешивание этнических групп, — говорит Александра Архипова. — Вдруг из небытия вокруг появились какие-то странные инородцы вроде узбеков, евреев, северных оленеводов. Чукчи — что-то вроде персонажей из Геродота, люди с песьими головами. С ними надо было как-то жить».
Но почему именно чукча? Никаких особых взаимодействий с народами Чукотки у нас нет. Александра Архипова не исключает, что свою роль сыграл фильм 60-х годов «Начальник Чукотки». По крайней мере, именно там впервые с экрана прозвучало знаменитое «однако». Впрочем, анекдоты про чукчу существовали и до этого.
Еще, как подозревает Архипова, сработала простая фонетика — слов на «чу» в русском языке не так много, и большая их часть имеет насмешливый оттенок: «чушка», «чувырла» и прочее. Но сюда же относится и «чудо». Вот на границе чудовищного и чудесного и существует чукча.
Образ. Плохо знающий русский, доверчивый и дикий, склонный к младенчески примитивной рефлексии… Мы любим чукчу. Он повышает нашу национальную самооценку.
Чукча — это абсолютный национальный нуль, именно от него мы отсчитываем меру собственного совершенства. Кстати, свой «чукча» есть везде. В Америке, например, рассказывают анекдоты про поляков: они до идиотизма горды, тупы и вообще католики; в Испании — про португальцев, во Франции — про швейцарцев и бельгийцев, в франкоговорящей части Швейцарии — про немецкоязычных швейцарцев и так далее.
Тенденции. По мнению Дмитрия Вернера, «чукча» в анекдотах — это не национальность, а собирательный образ, условная роль. Он считает, что сейчас у серии классических анекдотов про чукчу пик уже в прошлом, зато появилось и активно развивается новое ответвление этой серии: «главный чукча — Роман Абрамович». Думается, что после отставки чукотского губернатора появятся и новые сюжеты.
Роман Трахтенберг отмечает, что в последнее время чукча стал заменяться на молдаванина. Например, в классическом анекдоте о полете в космос вместо чукчи героем становится представитель Республики Молдова:
— Белка!
— Гав!
— Нажми зеленую кнопку!
Нажала.
— Стрелка!
— Гав!
— Нажми красную кнопку!
Нажала.
— Иона!
— Гав!
— Не гавкай, идиот! Накорми собак и ничего не трогай!!!
Однако молдаванина труднее изобразить. У него нет своего «однако», поэтому полностью заменить чукчу он не сможет. К тому же вместо оленей у него другая производственная сфера — ремонт:
«Новый русский»[править]
Эволюция. Как полагают специалисты, «новый русский» — это продолжение темы генеральской жены, весьма популярной после Второй мировой войны. Генеральша — это такая деревенская тетка, на чью малограмотную голову вместе с мужниными чинами обрушилось невиданное по тем временам богатство. «Это была эпоха жуткого грабежа Германии, — говорит Александра Архипова, — когда этим самым генеральшам достались гардеробы немецких аристократок, а они даже не могли отличить пеньюар от вечернего платья».
— Доктор, у меня ухи болят.
— Садитесь, сейчас посмотрим, — говорит доктор. — А вы, наверное, генеральша?
— Да. А как вы догадались? По мехам?
— Нет, по ухам.
Образ. Темное и диковатое существо, занятое отчаянной и неумелой демонстрацией собственного благосостояния, — это и есть «новый русский». Но если над генеральшами смеялись снисходительно, то над криминальными авторитетами издевались уже совсем по-другому.
«Новый русский» ввел в обиход сопутствующего персонажа — «щуплого чувака на “запорожце”», который ну никогда ни под каким соусом в герои анекдотов попасть не мог. Но тут анекдот начал выполнять серьезную функцию социального психотерапевта.
«Мы будем рассказывать анекдоты о тех, от кого мы зависим, от кого мы хотим избавиться, кого хотим победить, — считает Александр Белоусов. — Как мы еще можем бороться с “новыми русскими”? Или — в морду, или вот так». То есть анекдот — это единственная ситуация, в которой «щуплый чувак на “запоре”» может победить «крутого парня на “мерсе”». Пусть даже мы сами ее придумали, но все-таки мы его победили. И это лучше, чем наоборот.
Тенденции. Сейчас анекдоты о «новых русских» рассказывают те, кто никогда сам не видел человека в малиновом пиджаке и с золотой цепью на накачанной шее. Рано или поздно этот персонаж вымрет. Кто придет ему на смену — непонятно. Может, это будут министры, губернаторы и прочие чиновники. С этим сюжетом мы сильно отстаем от западных стран, но первые ласточки уже появились:
— Какие теперь последствия будут?
— Ну, тому, кто головой лобовое пробил, лет пять — за попытку террористического акта против должностного лица, а тому, кто в кусты отлетел, можно и все восемь: еще и попытка скрыться с места преступления.
Блондинки[править]
Эволюция. Это один из самых молодых персонажей. Классический образец анекдотического заимствования. «Я впервые с “блондинками” столкнулся в 89-м году, — рассказывает Трахтенберг. — Мне друг из Германии прислал целую коллекцию, там было штук сто анекдотов».
«Европейский идеал красоты, — говорит Александра Архипова, — предполагал, что черноволосая женщина — демон, а блондинка соответственно ангел. Вот эта надоевшая всем ангелоподобность блондинки и пародируется в анекдоте».
Массовое сознание отомстило разрекламированным Белоснежкам имиджем полной дуры. В российской культурной традиции идеальность светловолосых женщин не прописана, соответственно нет и устоявшегося представления: раз блондинка — значит, дура. Но потихоньку эта импортированная Барби прививается и у нас.
Образ. Кто такая блондинка? «Хорошенькая, глупенькая, сексуальная, — говорит Дмитрий Вернер. — Женщина в чистом, беспримесном виде». Но анекдоты экспортируются не сами по себе, только вместе со своим прототипом. Кто сейчас не сможет назвать пару-тройку таких созданий среди своих знакомых?
Тенденции. Наши блондинки сами отчасти виноваты в том, что анекдотический цикл стал приживаться на русской почве. Телевизионные светлокудрые дивы вроде Кати Гордон начинали свои карьеры с того, что горячо опровергали обвинение в глупости, которое им еще никто не предъявлял. Но, как известно, достаточно что-то опровергнуть, как это опровергнутое тут же уйдет в народ. Именно так и случилось. И теперь российские блондинки и в самом деле чувствуют себя несправедливо обиженными.
В утешение можно сказать, что, по мнению Дмитрия Вернера, большим успехом пользуются анекдоты с переменой роли, когда блондинка и чукча неожиданно оказываются умными, гаишник — добрым, а «браток» — справедливым и щедрым.
Триада: американец, француз, русский[править]
Эволюция. «Как-то раз русский, англичанин и американец…— Александра Архипова предлагает немножко неожиданную версию. — Исторический прообраз этой конструкции — Ялтинская конференция 1945 года». По ее словам, в ранних версиях анекдотов о триаде американец и англичанин — дураки, русский же являет собой образец ума и всяческих достоинств. «Анекдоты о триаде, — говорит Александра Архипова, — были первыми почти разрешенными анекдотами. Как-то странно посадить за анекдот, в котором Сталин выступает в роли спасителя народов».
Впрочем, торжество русского национального самосознания в анекдоте продолжалось недолго. «Во времена холодной войны анекдоты про триаду рассказывали не для того, чтобы что-то там Америке доказать, а чтобы высмеять наших лидеров», — считает Трахтенберг.
Сейчас «ялтинский бэкграунд» в анекдотах о триаде уже совершенно не читается. А вместо американца или англичанина может оказаться и поляк.
Образ. Чтобы попасть в персонажи триады, нужен очень простой и при этом очень распространенный стереотип: французы любвеобильны, немцы пунктуальны, американцы любят деньги и т. д. Какой-нибудь португалец, гондурасец или житель Берега Слоновой Кости в эту компанию затесаться не может — у нас пока нет его устойчивого образа.
Но в анекдотах про триаду мы смеемся в первую очередь над собой. Качества иностранцев не так уж и важны, они служат, скорее, фоном. Самое главное — это мы сами. Ну, как не умилиться, когда русский в одиночной камере один чугунный шар сломал, а другой — потерял?! Разве это не национальная гордость?
Тенденции. Конструкция из трех национальностей на редкость устойчива. Меняются только страны и стереотипы. Например, в последние десятилетия появился образ японца, у которого все делают электроника и роботы. Возможно, когда-нибудь мы услышим: «Однажды русский, бразилец и казах…»
Сосед: грузин, хохол, горячий эстонский парень[править]
Эволюция. Истории про жителей соседних стран рассказывали испокон веков. Классическая схема: мы нормальные — они смешные. Советская власть, провозгласив дружбу народов, немало поспособствовала появлению анекдотов о представителях братских национальностей.
Распад СССР дал новый импульс для творчества. Раньше в российском городе можно было запросто встретить узбека-инженера, азербайджанца-математика или грузина-психолога. Сейчас поток из бывших советских республик более однороден по социальному составу. Если молдаванин — то строитель, если азербайджанец — то торговец, если таджик — то уборщик. Анекдоты сочинять стало проще.
Образ. В русской анекдотической драме многие роли четко расписаны. Понятно, что делает смешным молдаванина, украинца или эстонца. С другими народами посложнее. Например, у белорусов все национальные черты воплощены в одном батьке Лукашенко.
Не сложился и образ жителей Казахстана. Разве что в немногих анекдотах появляется образ «нового казаха», который еще более крутой, чем «новый русский»:
— У тебя “мерс” шестисотый есть?
— Нету…
— А вилла трехэтажная?
— Нету…
— А цепь-то золотая хоть на шее висит?
— Нет, не висит…
— Значит, ты никакой не “новый казах”, а обычный лох.
“Новый казах” отходит в сторону и по спутниковому телефону звонит домой своему помощнику:
— Значит, так. У моей виллы четвертый и пятый этажи снести. “Майбахи” и “ламборджини”, что в гараже стоят, — на помойку, а вместо них купи шестисотый “мерседес”. И самое главное: у Тузика, что у меня в будке сидит, цепь сними — и самолетом сюда»
Забавен образ узбека. Это своего рода гибрид между чукчей и евреем. Он одновременно малограмотен, диковат, часто оказывается в роли жертвы, но при этом способен ехидно смеяться над властью и над русскими.
Чтобы стать персонажем этнического анекдота, нужно соответствовать двум условиям: находиться в поле внимания и обладать какой-нибудь легко узнаваемой чертой. Например, когда кошка в анекдоте говорит другой «Мяу, да!», а та ей отвечает «Таки мяу!», мы сразу понимаем, что было бы написано у них в пресловутой пятой графе советских паспортов.
С начала 90-х в список анекдотических соседей плавно вошли горячие эстонские парни со своим «До Та-а-л-л-лина т-е-еперь дале-е-еко…». Забавно, что эстонцы на самом деле с таким акцентом не говорят. «Это всего лишь наше, русское, восприятие», — уверяет Александра Архипова.
Так же и с характером. Мы выбираем одно качество, как в случае с любовью украинцев к салу, и самозабвенно начинаем доводить его до маразма. От самих соседей требуется изрядное мужество и великодушие, чтобы не принимать анекдоты на свой счет. Удается это не всегда. Один из идеологов «оранжевой революции» написал страстную статью под названием «Что вы с нами делаете?», в которой корил русских за искаженный образ хохла в русском анекдотическом сознании. Впрочем, как считают специалисты, обижаться тут не на что.
«Во многих анекдотах национальность или социальная группа персонажа условна, — считает Дмитрий Вернер. — Анекдот высмеивает какие-то отрицательные качества — глупость, жадность и т. д., и разные люди рассказывают один и тот же анекдот про тех, к кому они “очень большой личный неприязнь” испытывают». Так что анекдоты про соседей будут рассказывать до тех пор, пока есть глупые и жадные, то есть всегда. Конкретные нации не так уж и важны. В сущности, это анекдоты про нас самих, про то, в чем нам стыдно перед собой признаться.
Тенденции. Количество «этнических» анекдотов будет только увеличиваться. Лет через пять посланцы бывших советских республик еще сильнее потеснят привычных нам персонажей. Правда, сами образы представителей братских народов будут меняться. Вспомните, после того как в Узбекистане корпорация Daewoo начала массово собирать автомобили, анекдотический узбек тут же пересел со своего ишака на «тику» и «нексию».
Еврей[править]
Эволюция. Еврейский анекдот — это совместный продукт евреев и антисемитов. Евреи оказались единственным народом, который свой «внутренний» анекдот сделал общим достоянием. Мусульмане, например, тоже обладают отличным чувством юмора и рассказывают о себе множество анекдотов. Но, как поведал нам Трахтенберг, это — юмор для своих, немусульманину рассказывать такой анекдот реально опасно для жизни. Евреи же щедро поделились с миром анекдотами о самих себе, восходящими к давней иудейской традиции мидраша — короткого комментария-притчи, поясняющего священные тексты. В них еврей в общем положительный, хоть и смешной.
Второй источник — грубые антисемитские анекдоты, ходившие до революции в обывательских кругах. Там еврей был непременно грязным, жадным и противным. Приличные люди с этими анекдотами боролись.
Во времена советской власти образ еврея двигался по еще более хитрой траектории, чем генеральная линия партии. Поначалу большевизм воспринимался как чисто еврейское изобретение. Главный еврей страны, разумеется, Троцкий. «Первые посадки за анекдоты начались во второй половине 20-х годов и были реакцией властей на антисемитские настроения», — рассказывает Архипова.
Однако когда Троцкий стал главным оппозиционером, анекдотическая парадигма поменялась на 180 градусов: не любишь советскую власть — значит, еврей. И тут в разряд идеологических евреев попала чуть ли не половина населения страны.
Образ еврея в анекдоте очень чутко реагировал на политические события. После Шестидневной войны появились анекдоты, где еврей оказался в самой неожиданной роли — могучего суперсолдата.
Ограничения при приеме на работу дали новый повод для шуток. А возможность выехать из СССР в Израиль породила цикл анекдотов на тему «Еврей не роскошь, а средство передвижения».
Образ. Современный образ еврея окончательно сложился только после Второй мировой войны. Именно тогда, как свидетельствует Архипова, появился классический Рабинович. До того торжествовал полный фамильный разнобой. Это еще одна особенность еврейских национальных анекдотов — все герои в них имеют имена и фамилии.
Советский еврей из анекдотов — мудрый, скептический, чуть-чуть наивный. Он откровенно посмеивается над властью, но никогда не рискует открыто противостоять ей.
Устами Рабиновича мы часто говорили то, что хотели бы сказать сами. Антисемитская составляющая плавно перешла в собственную противоположность, а Рабинович стал чем-то вроде воплощения русского народного здравого смысла. В его трезвости и экономности русские видят одновременно и свой идеал, и своего врага.
«Еврей хитрый, жадный, живет по логике “все в семью”, — говорит Трахтенберг. — Русский в анекдоте живет совсем по-другому: заработал денег — пропил. Без анекдотического еврея русская картина мира была бы неполна».
Тенденции. «Про нынешних евреев анекдоты вообще не появляются, — утверждает Трахтенберг. — Только про прошлых. Место евреев заняли адвокаты. Это как бы смежный персонаж: тоже думает о деньгах, тоже хочет всех обмануть, но не имеет яркого еврейского колорита».
Однако самому образу еврея, кажется, бессмертие уже обеспечено. «В каком-то смысле сам анекдот как жанр — это еврейская традиция», — считает Елена Шмелева.
А Трахтенберг добавляет: «Анекдот помогает легче перенести тяготы и лишения нашей жизни. Почему евреи выжили? Их гнали везде, но они всегда смеялись. И в первую очередь над собой. Если даже самую страшную ситуацию довести до маразма и над этим посмеяться, то на миру и смерть красна». Так что в каком-то отношении все мы немножко евреи.